Воцарилось молчание. Затем генерал спокойно произнес:

— А с какой, собственно, стати мне так поступать? Я продаю информацию, чтобы обеспечить себе существование. Я всего лишь предоставляю вам возможность предложить цену выше той, которую предлагает полиция. Я деловой человек.

— Я тоже. И согласился за определенную плату доставить Маганхарда в Лихтенштейн, что и собираюсь сделать.

— Это же будут не ваши деньги, юноша. Заплатит Маганхард. Просто скажите ему, что за проезд через Монтрё взимается особая пошлина.

Я глубоко вздохнул.

— Генерал, вы не поняли. В этом путешествии главный я, а не Маганхард. Я даже просить его не стану принимать решение по этому вопросу: принятие решений — это моя забота. И я решил, что, если ваш сержант снимет телефонную трубку и сообщит полиции что–нибудь, представляющее для нас опасность, я убью вас обоих.

И вновь повисло молчание. Затем генерал криво усмехнулся.

— Угрожать такому старику, как я, — пустая трата времени. Жизнь во мне и так еле теплится. И может угаснуть завтра же по совершенно естественным причинам, так что я не слишком много теряю.

Я согласно кивнул.

— Не меньше любого другого — всего лишь остаток жизни. И неважно, насколько он короток.

Молчание затягивалось; от невыносимой жары, стоявшей в комнате, у меня рубашка прилипла к спине. Однако я вынужден был спокойно сидеть и, наблюдая за этой высохшей маской, гадать, что за мысли крутятся в скрытом за ней мозгу, подсчитывавшем свои последние акции в компании под названием Жизнь.

Я знал, что должен победить. Наставьте пушку на молодого человека, и он бросится на вас, потому что просто не верит, что может умереть. Но старый человек уже задумывался над этим и успел заметить, что дверь разверзается все шире и оттуда повеяло сквозняком.

Я мотнул головой и нетерпеливо постучал стволом «вальтера» по колену.

— Итак?

Генерал медленно поднял голову, и его блеклые глаза встретились с моими.

— Черт бы вас побрал, — проскрипел он. — Ладно, можете оставить себе вашего Маганхарда. — Уголки его рта медленно поползли вверх, изогнувшись в слабом подобии улыбки. — Черт бы вас побрал, — повторил он, — ваши коллеги из Отдела особых операций могли бы вами гордиться.

Я лишь устало посмотрел на него. Лично я ничем не гордился.

Он с трудом поднял голову и взглянул на человека у телефона.

— Сержант! Достаньте–ка бутылочку «Крюга». Нам с приятелем надо кое–что обсудить.

Морган взглянул на часы.

— Но, сэр…

— Солнце поднялось над нок–реей в Тибетской флотилии! — пронзительно взвизгнул генерал. — Давайте сюда мое шампанское, черт побери!

Морган осуждающе покачал головой, сказал: «Прекрасно, сэр», — и отправился в соседнюю комнату.

Прозвучала эта легкая перепалка как некий ритуал, соблюдаемый ими ежедневно в это время суток. Вероятно, так оно и было.

Генерал медленно повернулся ко мне.

— Надеюсь, вы пьете шампанское — по утрам, сэр?

— Охотнее, чем в любое другое время.

— Вот это очень правильно. После ленча оно превращается в напиток для маленьких девчушек. — Глаза его медленно закрылись, затем вновь открылись. — Впрочем, не скажу, чтобы в былые времена я имел что–либо против маленьких девчушек после ленча. Ну, не сразу, конечно, а чуть погодя.

Вяло кивнув, я встал, снял плащ и пиджак, расстегнул ворот рубашки и еще раз оглядел комнату. В дальнем ее конце стоял большой обеденный стол овальной формы, окруженный дорогими с виду старинными стульями; кроме того, имелось несколько небольших письменных столов, высоких светильников с медной отделкой, а прямо над камином висело с дюжину старинных пистолетов.

Я не слишком много понимаю в старинных пистолетах, поскольку никогда не располагал ни деньгами, которые мог бы на них потратить, ни стеной, на которой мог бы их развесить, но даже мне было очевидно, что эти — самого высшего класса. Несмотря на то, что на их изготовление пошли и такие дешевые материалы, как дерево и железо, они были покрыты перламутровыми, золотыми, серебряными, медными либо же просто стальными пластинами с гравировкой. У одного была резная рукоятка из слоновой кости в форме головы римского солдата, и боек в виде имперского орла. Остальные не многим уступали по красоте и изяществу отделки.

— Среди коллекций подобного размера эта, пожалуй, лучшая в мире, — с довольным видом заметил генерал. — Кремневые пистолеты восемнадцатого века, как вам, должно быть, известно. — Я снова кивнул. Ни о чем таком я и знать не знал. — У меня там есть и Казе, и Бутэ, и…

Вернулся Морган с бутылкой и двумя бокалами в форме тюльпана на серебряном подносе.

Он сиял плащ и остался в простой черной униформе, на которой красовались орденские ленточки времен первой мировой войны. Когда он склонился над столом, чтобы разлить по бокалам шампанское, в его левом кармане брюк обозначилась жесткая выпуклость, так что генеральская коллекция оружия не ограничивалась концом восемнадцатого века. Я решил: пускай пушка остается при нем — забери я ее у него, и он просто–напросто подыщет что–нибудь еще и спрячет более искусно.

Морган подал мне бокал. Генерал поболтал в своем золотой палочкой для коктейля и пояснил:

— Эти газы не для старческого желудка. Ваше здоровье, сэр.

Мы выпили, и я вовремя вспомнил, что ни в коем случае не должен хвалить вино; генерал принадлежал к той эпохе, когда во всех домах на стол подавали только самые лучшие напитки, и отметить это означало бы, что вы ожидали чего–то худшего.

Вместо этого я спросил:

— Генерал, как же вы занялись этой работой?

— Ха. — Трясущейся рукой он осторожно поставил бокал на столик. — Расскажем ему, сержант? Предъявим ему свои верительные грамоты и поделимся накопленным опытом, прежде чем начнем обсуждать дела? Мы ведь можем до смерти его напугать.

Морган ответил ему ухмылкой. У меня сложилось впечатление, что он тоже был бы не прочь понаблюдать, как я испугаюсь: Тот факт, что я угрожал его хозяину, возмущал его куда больше, нежели самого хозяина.

— Впрочем, какая разница, — произнес генерал. — Мы здесь с шестнадцатого года и с тех пор поднялись всего лишь на одно звание. Тогда я был полковником, а он — капралом. Я служил в разведштабе Хейга, и он послал нас сюда, чтобы создать собственную шпионскую сеть. Гражданской секретной службе он не доверял. Чертов дурак вообще никому не доверял — он и нам–то перестал доверять, как только мы оказались по другую сторону границы. Верно я говорю, сержант?

Морган печально покачал головой.

— Чертов дурак, — повторил генерал, как я понял, по–прежнему имея в виду фельдмаршала, а не сержанта. — Я передал ему план артиллерийских позиций Людендорфа и сообщил о его идее использовать отборные штурмовые отряды для наступления в восемнадцатом году. Но он и слушать меня не стал. Вот почему он был так удивлен в марте. Чертов дурак так и не простил мне того, что я оказался прав. Повысил нас обоих в звании и выбросил пинком под зад. Должно быть, мы демобилизовались самыми первыми, а, сержант?

Морган снова ухмыльнулся.

— Наверное, сэр.

— Ха… Итак, мы просто–напросто вернулись к исполнению прежних ролей — выдавали себя за отставного старого чудака и его шофера, которые всего лишь стремятся к тихой, спокойной жизни и ищут, куда бы повыгоднее поместить свой капитал. Мы продолжали использовать нами же созданную шпионскую сеть, только переориентировали ее на сбор информации в сфере бизнеса.

Он поднял свой бокал и осторожно отхлебнул.

— А теперь нам не мешает заработать себе на ленч — правда, сержант? Пожалуй, нам понадобятся маленькие розовые карточки. Вы знаете, какие именно.

— Да, сэр, — тотчас отозвался Морган и, тяжело ступая, вышел из комнаты.

Пока он отсутствовал, мы с генералом наблюдали друг за другом поверх бокалов.

Вскоре Морган вернулся со стопкой розовых карточек, каждая из которых по размерам была примерно вдвое больше пачки сигарет. Такие обычно используют в настольных картотеках.